Роман сенчин - абсолютное соло. Абсолютное соло Соло моно путешествие сознания

Роман Сенчин

Абсолютное соло

АБСОЛЮТНОЕ СОЛО

Повесть

Шесть тысяч пятьсот метров над уровнем моря. Ледник Ронгбук. Мой штурмовой лагерь… Сразу при выходе из палатки глаза сами находят Вершину. Даже без бинокля в ясную погоду отлично видны ее уступы, карнизы, плечи, расселины. А если взять бинокль, она и вовсе оказывается рядом. Как это ни избито звучит, кажется – стоит вытянуть руку, и ухватишь с ее макушки горсть снега или камень на память… Но вот бинокль падает на грудь, и она отодвигается, но всё равно до странности, до боли в сжатых зубах близка. Два километра триста сорок восемь метров – расстояние, которое я пробегаю в долине за несколько минут, которое и здесь, на леднике, где воздух разрежен и неприемлем для жизни, могу преодолеть почти незаметно, там, чуть выше, с каждым метром растянется на много миль; там каждый шаг будет равен тысячам…

Привычно, как каждое утро, я смотрю на шкалу альтиметра, и не сразу понимаю, что вижу на ней. Лишь спустя какое-то время в голове горячим шаром лопается радость: давление поднялось, оно растет почти на глазах. Кажется… я боюсь утверждать, но кажется, наступил долгожданный перерыв в муссоне!.. Снова перевожу взгляд на Вершину, щиплю, колю, толкаю глазами тот ее склон, где должен пройти маршрут моего восхождения. Воздух поразительно чист, небо уже сейчас, за полчаса до восхода, почти голубое. Вокруг Вершины ни облачка… Да, перерыв в муссоне. Наконец-то мне представился шанс.

Хочется броситься обратно в палатку, растолкать Нину, скорее собрать рюкзак, надеть кошки и побежать. Побежать вот туда, к Северной седловине, взобраться на нее, потом повернуть направо, к стене Чанг Ла, и дальше, выше, выше, по Северо-восточному гребню, через кулуар Нортона… И – вот он – крошечный пятачок. Вросший в снег геодезический штатив, установленный когда-то китайцами скорее не для дела, а как бесспорное доказательство того, что они там побывали…

Три года назад я уже стоял рядом с этим штативом, я познал радость пребывания на высшей точке Земли, я видел бесконечную горную страну на востоке и естественное закругление планеты на западе; пятнадцать минут я был выше всех… Мой партнер по связке кашлял, сидя на корточках, – он не был для меня конкурентом…

Но что заставляет меня идти туда снова, на этот раз в одиночку, без кислорода, без скальных крючьев, веревки, даже без рации? Такое восхождение журналисты явно иронически называют «в альпийском стиле». По их представлению, это значит – быстренько, с ледорубом, как с тросточкой, туда, затем, так же быстренько, – обратно… Альпинисты не любят рассказывать о трудностях, поэтому у людей создается впечатление, что подняться на гору – плевое дело.

Когда я объявил, что хочу совершить одиночное восхождение «в альпийском стиле» не на Монблан или Эльбрус, а на Вершину – на Вершину мира, тут же услышал поток насмешливых, издевательских откликов. Трезвые оценки специалистов тонули в этом потоке. Но за издевательством, за насмешкой ясно слышалось негодование и оскорбленность: как это так?! На Вершину, которую сотни лет считали неприступной, священной, покоряя которую погибли десятки и десятки людей, на которую идут группами, в связках, чтобы друг друга поддерживать, друг другу помогать, кто-то хочет забежать как-то небрежно, точно бы мимоходом, шутя.

Я понимаю и принимаю их оскорбленность и злобу. Для них восхождение должно быть военной операцией – с огромным, похожим на городок штабом, с медпунктом, батареей кислородных баллонов, с радиостанцией, чтоб оповещать мир о каждом шаге восходительских отрядов; нужно, чтобы караваны шерпов несли в промежуточные лагеря рюкзаки с килограммами груза, чтобы альпинисты рубили ступени, наводили веревочные переправы, искололи гору крючьями; кто-нибудь обязательно должен погибнуть или, по крайней мере, получить перелом, обжечь глаза, обморозиться. И в конце концов одна связка из пяти-семи – если повезет! – достигнет цели. Покорит. И мир возликует…

Я бросаю вызов этим операциям. Я уверен, что на Вершину можно подняться иначе… Двенадцатого июня меня привезли к леднику Ронгбук, на высоту пять тысяч шестьсот метров, где кончается тропа; всё необходимое уместилось в обычном джипе… Со мной никого, кроме Нины, малознакомой, почти случайной женщины, с которой я встретился уже здесь, в Гималаях, и по необходимости оформил членом экспедиции – ничего не смысля в медицине, она считается медицинским работником.

Конечно, не спорю, она слегка сглаживает мое одиночество здесь, она помогает мне, готовя еду, наводя порядок, стирая в ручье белье, и все же теперь, спустя два месяца, я начинаю, в тайне от себя самого, жалеть, что я здесь не один. Что прожил не один эти два месяца… Кто знает, что открылось бы мне, не разговаривай я ни с кем, кроме своей души, не видя никого живого, кроме сурков и воронов… Монахи годами пребывали здесь в полном одиночестве, и многие так в него погружались, что в итоге отказывались навсегда не только от человеческого общества, но и от пищи, и исчезали. Никто не видел их мертвыми…

Но я не хочу исчезать, я очень хочу вернуться вниз, в мир людей, машин, компьютеров, небоскребов. И чтобы вернуться, мне нужно пройти два километра триста сорок восемь метров вверх. Сделать несколько фотоснимков у штатива китайцев и спуститься. И тогда я буду иметь перед собой право сесть в джип, а потом в самолет… Подъем и спуск, по моим расчетам, должен занять трое суток. Две ночевки. Две ночевки выше семи тысяч метров, где практически нет кислорода, куда ни разу не забралось ни одно живое существо, кроме человека…

Всячески себя успокаивая, давя неимоверный зуд немедленно отправиться в путь, приваливаюсь к сложенной из плоских камней стене; ею с трех сторон мы с Ниной огородили нашу палатку, чтобы уберечься от постоянных и порой очень жестоких ветров. Взгляд мой приклеен к Вершине.

Вот показался край огромного горного солнца. Снег и лед вспыхнули, загорелись десятками цветовых оттенков, а камни наоборот – стали еще чернее, суровее; Вершина словно бы еще отодвинулась, отпрянула от меня. И я тут же почувствовал, что нетерпение, зудящее в груди, притихло. Вместе с солнцем возвращается трезвость.

Палатка заколыхалась – это проснулась, стала выбираться из спального мешка Нина. Маленькая, худая девочка с веснушками на остром носу. При всем желании ей не дашь и двадцати, хотя недавно мы отметили с ней тридцать первый ее день рождения… Если бы я не видел, как она держалась на спуске с одного из самых опасных восьмитысячников, Тьянбоче, когда ее мощные, матерые партнеры падали без сил, а она им помогала подняться, подбадривала, никогда не подумал бы, что она способна хотя бы выйти за город на своих двоих. Но она молодец – несколько нервных срывов за эти месяцы можно и не считать. Это на нашем фоне более чем скромный показатель.

Два месяца в тесной палатке среди снегов и камней, два месяца кислородного голодания, когда, бывает, для решения самой элементарной задачи требуется неимоверное усилие; два месяца ожидания паузы в постоянных снегопадах и штормах. В таких условиях и самый психически устойчивый человек может запросто стать психопатом… Да, случалось, мы ссорились и целыми днями дулись, делая вид, что не замечаем друг друга, и в такие моменты Нина или бродила в одиночестве меж ледяных башен на ближайшей морене, или подолгу что-то писала в своем дневнике. Наверняка – нелицеприятное обо мне. (Кстати, когда мы вернемся, нужно попросить ее дать что-нибудь пооткровеннее для моей книги об этой экспедиции.)

Сначала из палатки появляется ее голова. Черные жесткие волосы растрепаны, розовая заколка повисла на одной пряди, как завядший цветок. Не разогнувшись, Нина замерла у выхода, она долго и пристально глядит на Вершину. Впечатление, что беззвучно здоровается, беседует с ней после ночной разлуки. Или просит о чем-то. Молит… Мне становится не по себе, словно я подглядываю за таинственным ритуалом; я боюсь спугнуть Нину, помешать ей… Нет, все-таки я очень рад, что она со мной…

Постепенно, неделя за неделей, мы поднимались выше и выше, и вот живем здесь, в мире вечных снегов, в маленькой тесной палатке. Не больше двух раз в неделю спускаемся в базовый лагерь, где палатка просторнее, а местность куда живописнее: есть кое-какая зелень, журчит ручеек, втекая в озеро – в нем мы купаемся. И какой там воздух, на высоте пяти с половиной километров! После ночевки там мы становимся бодры и сообразительны, энергичны, словно побывали в лучшем санатории мира…

Валерий Бардаш

Палатка заполнилась радужным светом, проникающим сквозь красную куполообразную крышу. По часам северной стены утро только начиналось, прямые лучи солнца еще не достигли его места, но обилиe света вокруг выдавало набирающий силу солнечный день. Пробуждаться не хотелось. Добраться до этой роскошной площадки удалось только с наступлением полной темноты. После двух подряд неудобных ночевок он наслаждался простором хорошо растянутой палатки и теплого спального мешка. Его палатка и мешок, сделанные по заказу, самых современных материалов и конструкции, выделялись своей откровенной чрезмерностью среди остального содержимого рюкзака. С годами он научился обходиться на маршрутах минимальным количеством еды и снаряжения, но спать любил с комфортом и гордился своим умением использовать все возможности рельефа для устройства на ночлег.

До сих пор стена не выказывала излишнего гостеприимства. Вчера он нетерпеливо дожидался наступления утра на узкой, наклонной полке, безуспешно пытаясь вытянуть во всю длину утомленные ноги и отодвинуться от холодного, трепыхающегося на ветру края палатки. Лишь лучам солнца, настигшим его к полудню, когда он поднимался по узкому ледовому кулуару, удалось окончательно вытеснить из тела память о плохо проведенной ночи. Он вполголоса ругал себя за то, что опять поддался на прелести холодных, северных стен. День прошел в тщетных попытках наверстать упущенное время и, конечно, затянулся.

Спешка в горах – непозволительная для одиночки роскошь. Обычно ему удается предупреждать необходимость в ней самой тщательной подготовкой. На серьезные восхождения он отправляется только с детальным планом в голове и любит шутить, что использует все доступные человеку средства для уменьшения риска, кроме самого последнего – отказа от восхождения. Всего, однако, не предусмотреть. Места для палаток ему порекомендовала побывавшая здесь недавно группа. Трудно представить, как они умещались на них втроем. Большие энтузиасты.

Дело, разумеется, не только в неудобствах. В этот выход приходилось почему-то сильней обычного подгонять себя, чтобы поддерживать нужный темп. Даже после такой хорошей ночи не хотелось высовывать голову из спального мешка, а хотелось продолжать нежиться в знакомом с детства состоянии утренней полудремы, когда в тепле и безопасности одеяла легко предаваться самым сокровенным мыслям и мечтам. А может, хотелось подольше удержать приятные ощущения, оставшиеся от ускользающего из памяти сна.

Временем для этого он не располагал. Сегодня по плану предстояло достичь вершины и, если повезет, заночевать уже на спуске где-нибудь на западном гребне. Западный гребень довольно простой, но до вершины еще далеко, почти на пределе того, что он может пройти за день. Следовало бы выйти на маршрут без промедления.

Он перевернулся на живот и широко раскрыл кольцо входа палатки. Внутрь ворвался свежий холодный воздух. Невидимое солнце уже щедро отдавало энергию заполнившей все вокруг до линии горизонта горной системе. Легкие облака, кажущиеся доступными с его высоты, оживляли вид своим неспешным передвижением. Внизу, на противоположной стороне ледового цирка, хорошо была видна морена, на которой он провел три дня в наблюдении за маршрутом. Потоки талой воды, пробужденные солнцем, уже заблестели, бесшумные с высоты, и забороздили по поверхности ледника. Привычно и охотно он отдался моменту созерцания.

Пока маленькая горелка работала над приготовлением кипяченой воды из снега и льда, он оделся и упаковал свой рюкзак. Чашка чая и калорийный пакет – его обычный завтрак, вечером он выпивает на одну чашку больше и съедает еще один пакет. Такой скудный рацион, по многократному опыту, мог поддерживать его вполне работоспособным в течение четырех-пяти дней. Он без особого труда преодолевал соблазн технически посильных, но более длительных маршрутов, на которые нужно нести больше еды и горючего. Тяжелый рюкзак – испытанное средство испортить хорошее восхождение. Рюкзак, который он прилаживал на спину, содержал, кроме палатки, спального мешка и газовой горелки с баллончиком газа, еще шесть калорийных пакетов, запасные перчатки и носки. Остальное снаряжение он надел на себя. На обвязке висели два карабина, набор френдов с двумя веревочными лестницами и ледобур. Кошки были пристегнуты к ботинкам, в правой руке он держал ледоруб, в левой – ледовый молоток.

Предстоял относительно легкий день, что, конечно, не означало возможность расслабиться. Стенная часть маршрута осталась внизу, дальнейший путь шел по постепенно выполаживающемуся огромному куполу вершины – неупорядоченному нагромождению скал и льда. Не такой крутой, как стена, рельеф все же не из самых простых. Лед и скалы в местах, где они граничат друг с другом, часто теряют прочность и требуют особого внимания. Если повезет, большую часть дня он проведет на льду, обходя, где возможно, скальные выходы, даже если это означает не самый короткий путь наверх.

Обе ноги по-прежнему на ровной площадке, он застыл в полной готовности, неожиданно затрудняясь сделать то, что давалось очень легко все эти годы, – первый шаг. Большая часть купола вершины не просматривается с морены, составить хорошую картину этой части маршрута во время наблюдения не удалось. Напряженным глазам и чувствам открывались лишь первые сорок-пятьдесят метров пути. В распоряжении оставался только один способ узнать, что его ждет впереди. Он попытался сосредоточиться на приятном ощущении от хорошо сбалансированного, легкого ледового молотка в левой руке в надежде вызвать привычное чувство предвкушения. Предвкушение не приходило.

Промедлив еще немного, он наконец придвинулся к ледовому склону, воткнул в полуметре над головой сначала ледоруб, затем молоток, коротким движением приставил зубья правой кошки, затем левой – и покинул площадку. Тело привычно вошло в отработанную до автоматизма череду движений. Он начал быстро подниматься.

Так продолжалось недолго. Ночевка еще не успела скрыться из вида, когда давно забытые ощущения вдруг обрушились на него. Неуверенность и сомнение быстро овладевали каждой клеткой его тела. Вдали от защищенной площадки он ощутил с непривычной остротой крутизну уходящей глубоко вниз стены, угрожающее нависание масс сверху и отчаянно захотел оказаться где-нибудь в другом, ровном и безопасном месте. Сопротивляясь панике, он нашел в себе силы добраться до подходящего места, быстро закрутил ледобур и с облегчением пристегнулся к нему.

Прошло немало времени, прежде чем он решился выкрутить этот ледобур. Он висел на нем под прикрытием небольшой скалы, упираясь расставленными ногами в склон. Под его весом страховочная петля натянулась и прижала ушко ледобура к ноздреватой поверхности льда. Следуя легким перемещениям его тела, ушко дергалось из стороны в сторону, вырезая во льду полуконус. Момент, которого он давно уже опасался, был позади. С облегчением и удовлетворением он чувствовал, что овладевает собой. Дела могли обернуться хуже, случись это в менее подходящее время – вчера на стене, неделю назад на другой стене, месяц назад еще на одной, несколько лет назад на простых маршрутах ущелья. С недавних пор, полагаясь по-прежнему на необычайную благосклонность судьбы, он отправлялся наверх с прочно поселившейся в сознании мыслью, что в один день все может вернуться на прежние места. Что пришло без предупреждения – может без предупреждения уйти.

В предупреждениях не было недостатка в этом сезоне многих откровений. Его жизнь перестала быть наполненной той мучительной внутренней борьбой, которая дала ей когда-то новое начало. С обновленной силой он ощущал ее ценность и наполненность. Известность и популярность не оставляли его таким равнодушным, как он любил показать. Все охотней он пользовался их плодами, хотя по-прежнему относился с небрежностью ко многим своим привилегиям, уверенный, что сможет без труда обходиться без них.

Исключением была его главная привилегия – неизменно выходить невредимым из опасной близости, один на один, с равнодушным миром гор. Эта привилегия незаметно перестала быть его единственным источником пополнения жизненной энергии, а все больше ощущалась как незаслуженная роскошь, которую он страшился потерять. Предчувствия неизбежности потери набирали силу, он подсознательно и сознательно готовился к еще одному испытанию судьбы. В мечтах ему удавалось продолжать свою насыщенную жизнь уже в новом качестве, зарабатывая ее тяжелым трудом. Он никогда не заблуждался относительно истинной цены своим восходительским достижениям, но только с недавних пор стал ощущать нарастающую неудовлетворенность. Сердце желало большего, невольно ускоряя этим перемену.

Ничто, разумеется, не могло сравниться с проявлением слабости на виду у всех. Поэтому он предпринял это восхождение только после того, как район покинула последняя экспедиция и он остался один во всем ущелье.

Пролетающие неспешно облака по-прежнему находили его в том же месте, в пятидесяти метрах выше ночевки. Он встал на кошки, немного приподнялся так, чтобы ледобур оказался на уровне пояса, воткнул повыше ледоруб и молоток, нагрузил их своим весом и начал выкручивать ледобур, настороженно прислушиваясь к себе. Ледобур медленно вышел изо льда и занял свое место на обвязке. Он снова взялся за ледоруб и ледовый молоток, сделал первый осторожный шаг, затем второй – и с облегчением пришел в движение. Одинокий, он стал пробивать свой путь среди хаоса льда и скал. Манера передвижения потеряла привычную легкость и быстроту, но его это мало беспокоило. Сосредоточенный на

Музыка в наушниках затихла, и ощущение внутреннего воодушевления начало потихоньку испаряться. Вздохнув и поднеся стакан с виски ко рту, я еще раз оглядел зал: народ начинал понемногу прибывать. Вокруг нескольких столов мест уже не было: вон сидит Сашка-Огонек со своими товарищами, основная ударная сила нашего клана в области пиромантии. Взглянув на его веселую ухмылку, мое лицо непроизвольно искривилось в гримасе. Александру всегда все давалось слишком легко. Девушки, слава - все, о чем остальные только мечтают... В свои двадцать пять он уже командир легиона и заслуженно считается одним из лучших тактиков нашего ареала. Мало того, он является одним из сильнейших магов нашего поколении... Я бы никогда не признал это публично, но надеюсь, что мы не окажемся в один момент по разные стороны баррикад. Заметив, что он поворачивается в мою сторону, с неохотой перевожу взгляд. В дальнем углу зала расположился хирд гномов под предводительством Данилы Дмитриевича, хмурового бородача, который пользовался репутацией жестокого, но справедливого “человека”. Первый этаж таверны “Грифонский клык”, принадлежавший нашему клану, в часы сбора перед большими рейдами больше напоминал вокзал, чем увеселительное заведение. Никто не шумел, не смеялся, не было звона стаканов: все тихо сидели, изредка перекидываясь незначительными фразами, ожидая часа икс. Делаю глоток... Впрочем, кое-кому можно и выпить.

Заиграла следующая мелодия, и я снова погрузился в себя. Но долго состояние моего приятного забвения не продлилось. Тяжелые шаги, направляющиеся в мою сторону, заставили поднять взгляд. Пузатый орк, улыбающийся во все свои сорок восемь клыков, смачно плюхнулся на стул рядом со мной. Честно сказать, Ваня был одним из немногих “людей”, с которыми я всегда был рад провести время.

Я смотрю, твоя толстая задница едва помещается на стуле. Глядишь, еще немного и такими темпами скоро превратишься в тролля, - в ответ на мое ехидное замечание раздался лишь звонкий хохот. В нашу сторону сразу обратилось несколько взглядов, но увидев Ваню, люди быстро потеряли интерес. Ваня-топор, кроме того, что был один из самых больших пьяниц и заводил, каких я только видел, входил в сотню лучших мастеров владения топором. Сделать его потише - задача не из простых.

Как тебе вся эта ситуация с походом азиатского сектора в Кузню Богов, - хлопнув меня по спине, Топор вновь показал мне большую часть своих зубов. - Они собрали восемьдесят две тысячи высокоуровневых существ! Прошли финальную волну, захватили поднебесный алтарь и тут, Бах! - Не думаю, что хоть кто-то в мире не следил за этими событиями. Восхождение на Олимп! Альянс лучших кланов в попытке пройти испытание богов ради легендарного артефакта!

Да, такого коварства, навряд ли, кто-то бы мог ожидать, - помню, в тот самый момент, когда их силовое поле не выдержало и схлопнулось, я не выдержал и расхохотался, настолько незавидная у них оказалась ситуация... После этого у них не было и шанса - защитники олимпа,закономерно, разнесли их в пух и прах. - Не стоило им идти первыми. Четыре сектора, четыре фракции, четыре портала... Китайцы в этот раз использовали огромные ресурсы, но они себя переоценили. Ничто уже не поможет, когда ваши генераторы просто отключаются.

Делаю перерыв на очередной глоток и продолжаю.

Читал статью ребят из нашего университета? Они пишут, что генераторы могли перегреться, потому что произошла атака, из-за которой они начали работать нестабильно, или в противном случае их кто-то отключил, - Ваня, мне казалось, насторожился. - Говорят, что все их датчики молчали, никакого электромагнитного излучения, - я вздохнул и продолжил. - Но я вот думаю, что может быть там использовалось что-то неизведанное человечеству, - последнюю часть я произнес уже совсем тихо, настолько это казалось маловероятным...

Пусть об этом думают ученые, нам бы сначала пройти все предыдущие этапы, - саркастически начал мой друг. - А то будет, как в прошлом году, когда нас умудрились атаковать на двадцать третьей волне с незащищенного фланга, прорвавшись сквозь авангард и запустив несколько цепных заклинаний, - даже вспоминая тот печальный момент, Ваня умудрился лучиться какой-то непонятной мне энергией. Как-будто знал, что в этот раз все будет по-другому. Я всегда замечал, что возможность порубить демонов вызывала у него глупую улыбку на лице.

Что бы ты сделал, если бы тебе достался артефакт? - внезапно я задал вопрос, который в последние три года стал культовым для геймеров всего мира.

Говорят, он исполняет желания... А что бы я выбрал? Тут все просто: броню легендарную, зачарованную, да топор заточенный... - Ванька ухмыльнулся, потерев свои огромные ручище. У меня даже возникла мысль, что артефакт уже лежит у него в кармане. - Еще бы хотел навык телепортации, а то до проклятых магов и колдунов хрен доберешься. А тут щелкнул пальцами и оказался у них перед носом, останется только топором махнуть. Не жизнь, а сказка...

Да, конечно! - Я был готов рассмеяться своему другу прямо в лицо. - А что насчет ледяных ловушек, защитных элементалей, мгновенной телепортации... а еще не забудь про оглушение шаровой молнией и испепеление адским пламенем? Вот такое развитие боя уже больше похоже на правду, так что, лучше, бери защиту от магии, и дело с концом, - мы вместе расхохотались.

Еще пять часов до телепорта к пункту назначения. Чем планируешь заниматься все это время? - Ваня, на самом деле, никогда не отличался терпением. Сидеть на одном месте в ожидании - это, точно не одна из его сильных сторон.

"СОЛО МОНО Путешествие сознания пораженца"

Главный герой романа – Федор Михайлович Махоркин, социальный аутсайдер и провинциальный гений, убеждён в том, что современный человек исчерпал себя и ему на смену должен прийти новый вид – Соло Моно. Он будет обладать совершенными физическими данными, повышенным интеллектом и сможет решать научные и духовные сверхзадачи, недоступные нынешним людям. Махоркин – не просто мыслитель, он владеет уникальной технологией по созданию сверхчеловека. Чтобы реализовать свой план, герой отправляется в путешествие по России.

Анатолий Салуцкий

Российский писатель, публицист

Первое мнение, которое возникает при чтении романа с необычным названием – «Соло Моно», конечно, заключается в том, что его автор Александр Потёмкин выступает в своём «репертуаре», продолжая художественно исследовать тему, заявленную в его более раннем произведении «Человек отменяется». Хотя и в принципиально новом, неожиданном ракурсе. Теперь потёмкинский герой предстаёт в роли проектанта запредельного биоинженерного существа, на фоне которого нынешние насельники планеты Земля выглядят хаотичным, да ещё с ошибками, а потому с признаками идиотизма, набором генетических мутаций.

Роман Багдасаров

Историк, религиовед, культуролог, публицист

Современная российская литература хороша тем, что позволяет даже не слишком требовательному читателю максимально повысить самооценку. Перечислив ряд «корифеев» отечественной литературы, главный герой нового романа Александра Потёмкина заключает: «После знакомства с такими деятелями, их трудами с небольшой пригоршней слов и мыслей чаще всего возникает уверенность, что сам являешься гением, или властным сановником». С этой точки зрения романы самого Потёмкина явление нетипичное и если льстят самолюбию читателя, то совершенно другим способом.

Владимир Панкратов

Литературный обозреватель.

Каждую сотню лет человечество задумывается о глобальном обновлении самое себя. Ну, не всё человечество сразу, конечно, скорее - конкретный человек чувствует свою неуместность в этом общественном бассейне, свою непохожесть на других землян, которые, сами того не понимая, давно плавают туда и обратно вместо целенаправленного и бескомпромиссного движения вперед - и объявляет о жизненной необходимости создания Нового Человека. Как правило, сделавший такое объявление, да еще и объяснивший, откуда такого Человека взять, нарекается гением (кем он на самом деле вообще-то и является) и остается в истории навсегда.

Алексей Татаринов

Доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой зарубежной литературы Кубанского государственного университета.

Трудно сказать, какие задачи решает в своих художественных текстах Александр Потёмкин. Проще вынести заключение о другом – о том, что автору от литературы совсем не нужно. Самодостаточной красоты, любования эстетическим совершенством витиеватого слова. Затейливой игры с неожиданными сюжетами, специальных интертекстов в пользу причудливой многоуровневости повествования. Психологического совершенства, заставляющего читателя воскликнуть: «О, как в жизни!». Во всем этом автор «Соло Моно» не нуждается.

Ирина Багратион-Мухранели

Кандидат филологических наук, доцент.

Новый роман Александра Потемкина «Соло Моно» не имеет отношения ни к притчам царя Соломона, ни к Библии. Заглавие сразу обозначает игровую природу, характерную для этого автора. Потемкин любит пускать читателя по ложному следу – роман «Кабала», например, не имел отношения к оккультизму, а рисовал современную жизнь через призму наркозависимости. «Соло Моно» – роман-путешествие. Путешествие ради хомо космикуса, создания совершенного сверхразумного человека. Такая вот идея движет героем.

Сергей Антоненко

историк религии, критик, публицист, главный редактор журнала «Наука и религия»

Новый роман Александра Потёмкина «Соло Моно. Путешествие сознания пораженца» требует от читателя тех качеств, наличие которых современная литература, кажется, уже перестала подразумевать в своей аудитории, - интеллектуального мужества, честности перед лицом вызовов эпохи, способности выделять главное в калейдоскопе явлений. Да и не каждый готов просто потратить часть своего свободного времени - столь плотно занятого возвышающим и обогащающим сидением в соцсетях! - на « сеанс осознанного путешествия по граням внутреннего мира параноидального мыслителя» , как сам автор характеризует чтение своего произведения…

Борис Кутенков

Критик, поэт

Возможно ли в наши дни новое плодотворное развитие традиций Достоевского и новый виток сюжета о маленьком человеке? Какие результаты может принести деятельная позиция интеллектуального аутсайдера перед лицом равнодушного мира? Какие препятствия встают перед человеком, решившим разработать свой проект по спасению человечества – и есть ли смерть «вселенское ничто» или она всего лишь переход в потусторонний мир? Имеет ли смысл бороться за свою идею, когда весь мир, кажется, против твоей разработанной и логически выстроенной «утопии»? Новый роман Александра Потёмкина отвечает на все эти вопросы, но неоднозначным образом, предоставляя читателю возможность самому задуматься над ответами и увидеть поступки «маленького человека» во всей их противоречивости. Перед нами – очень необычный роман, сочетающий черты детективной и политической прозы, психологического и религиозного романа, философии и социальной сатиры, фэнтези и увлекательного триллера. Роман о противопоставлении «напряжённого сознания и недремлющего интеллекта» беспорядку чувств и хаосу эмоциональных проявлений, о гениальности и помешательстве, возможности цивилизационных рывков, совершаемых «безумством храбрых», затрагивает целый ряд вопросов – актуальных для политической ситуации 2010-х годов и вечных для русской классики, удивительным образом аккумулируя в себе злободневность и вневременность.

Валентин Никитин

Поэт, литературовед, православный публицист, богослов, доктор философии.

Интригующе музыкально и загадочно звучит название нового романа Александра Потёмкина, поневоле озадачивая читателя, словно нуждаясь в дешифровке. «Соло Моно» - что означает сие? Что возвещает нам писатель, ставя рядом два древних иноязычных синонима - соло (от лат. solus - один) и моно (от греч. monos - один)?

В музыкальном словаре под «соло» подразумевается самостоятельная партия, исполняемая одним певцом, с сопровождением или без него. Слово «моно» обозначает не только «один», «одиночный», но и «единый»; оно входит в состав нескольких сложных слов с греческими корнями. Из них наиболее созвучны предлежащему роману монолог (речь одного лица) и монография (капитальный труд, посвященный одной проблеме).

Мария Филина

Доктор филологических наук, профессор ТГУ им. Ив.Джавахишвили

Новый роман Александра Потемкина удивил своей сложностью даже самых его прилежных читателей. Это роман-вызов, и уже в авторской аннотации задан тон: «Уважаемые читатели! Если уровень вашего HIC («эйч ай си», высшее выражение сознания, higher intelligence consciousness) меньше, чем 100, то, пожалуйста, не приобретайте эту книгу - вряд ли вы получите удовольствие от ее чтения». При таком посыле не каждый решит признаться в своей несостоятельности, и читатель обеспечен – начинаешь погружаться в причудливую ткань текста. Если автор хотел добиться того, чтобы роман был прочитан даже помимо воли, – он этого достиг.

Капитолина Кокшенева

Российский литературный и театральный критик.

Роман «Соло Моно» выходит в год столетия Революции 1917-го года – нет сомнения, что в нем тоже содержится тот революционный конструкт, который двигал и художниками той поры. Жажда нового, фантастические футуристические проекты страстного деятеля начала XX века через сто лет нашли у А. Потёмкина «продолжение». И не только в виде интеллектуальной утопии, – в романе есть реальная научная «плоть». В нем размещены новейшие идеи разных областей науки, дана острая критика современного состояния мира, а также – злободневная публицистика.

Лев Аннинский

Литературный критик

Новый роман Потёмкина открывается списком двенадцати великих интеллектуалов человечества (от Конфуция и Аристотеля до Эйнштейна и Бора), каковой список мог бы показаться празднично-комплиментарным, но странным образом воспринимается как… реквием.Отчасти потому, что общий тон повествования дышит предзакатными сумерками, но ещёпотому, что «конец человечества» (сидящего на ядерных арсеналах), становится у Потёмкина темой научно-эсхатологических фантазий.

Потемкин

Александр Петрович

Писатель, профессор МГУ, доктор экономических наук

Александр Потемкин – писатель, который буквально ворвался на книжный рынок с философским романом «Изгой» и серией авантюрно-психологических повестей «Игрок», «Бес», «Стол». Критика восприняла его неоднозначно: одни восхищались, другие придирались к манере письма, упрекая даже в «подражании» Гоголю, Достоевскому и Булгакову. Как будто с великих можно «списывать»…

Но то, что внутренняя близость с предшественниками существует, - очевидно. Александр Потемкин, единственный из современных отечественных писателей, оказался способным продолжить тот ряд типичных российских социально-ментальных типажей, которые вошли в золотой фонд классической русской литературы. Действительно, на страницах его книг оживают знакомые нам персонажи – азартный игрок, прирожденный авантюрист, ловкий обольститель, искусный демагог, генерал от бюрократии, взяточники всех мастей, вороватый директор, бизнесмен-воротила, депутаты и лоббисты, услужливые помощники и влиятельные дамы. Но только вот живут они и действуют в наши дни. А потому – хоть и старые знакомые, но на новый лад.

Пишет Александр Потемкин занимательно, иронично, сочно, порой ударяется в сатиру. Его проза затягивает, вызывает сильные ответные эмоции. Равнодушных нет. Кроме того, поскольку автор – не только писатель, но и ученый, доктор экономических наук, финансовый аналитик, проживший двадцать лет на Западе, его книги выдают его глубокую эрудированность, интеллектуальную напряженность. Это – не то легкое чтиво, которым забиты нынче книжные прилавки. Но и не та снобская «заумь», которая претендует на роль элитной литературы.

Книги Александра Потемкина – живая, животрепещущая, близкая каждому из нас, психологически точно выстроенная и внятная по языку проза. Она читается залпом, но оставляет глубокий и надолго запоминающийся след.

Всё. Ловушка захлопнулась. В фашистской ювенальной системе разлучённые с семьёй дети лишаются и прошлого, и будущего. Таких безродных Иванов, Джонов, Жанов и Гансов уже очень много по всему миру, и система продолжает их множить. Зачем? С какой целью? Постараемся ответить на этот вопрос в следующей статье.

Апостроф

Лев Аннинский

Александр Потёмкин. Соло Моно. - М.: Издательский Дом «ПоРог», 2017. - 360 с.: илл.

«Хомо Сапиенс прошёл долгий путь… через племена, этносы, нации и страны. Он достиг своего пика…» (Александр Потёмкин.Соло Моно).

А вдруг и вправду…

«Ведь вершину человечество уже миновало. Последние тридцать лет оно катится в бездну, набирая скорость…»

«Утром солнце восходит, а вечером заходит, ветер бушует и стихает, сограждане появились и исчезли – работают законы неизбежности.… И никакого обморока, или трагедии нет… всё течет и меняет свои формы или бесследно пропадает в бесконечности».

То есть в пустоте?

«До возникновения моего сознания существовала вселенская пустота, и она опять бесцеремонно наступит».

Эта бесцеремонность должна успокаивать?

Именно! «Если земле несколько миллиардов лет, а гомо сапиенсу всего лишь сто тысяч от роду, то кто может и станет утверждать, что он пришёл на вечные времена? Глупость! Чушь!»

А «вечные времена» - не чушь? Как всё это измерить?

«Человек сотворён стихийными биомутациями лишь сто тысяч лет назад, и это при 13-миллиардной истории мироздания.Это не щелчок, не писк, даже не миг в возрасте Вселенной, а только…»

Ну-ну! Уточняйте!

«…В квантовом времени приблизительноодна и три десятых, умноженные на 10 в минус 43-й степени секунды от возраста Вселенной…»

Сдаюсь! В обрамлении математических расчётов «конец света» выглядит особенно неотвратимо! Если этот конец спрятан в атомной войне, так чему тут удивлятся? Не мы выдумали начало, не нам и конец оспаривать. Кто и зачем поселил нас на этой крутящейся в пустоте Земле? Не знаем. И о конце ничего не можем знать. Разве что признаём его неизбежность.

Однако для моего обыденного сознания небезразлично, какой это будет конец. Если мгновенное уничтожение, то и спорить не о чем. И не с кем. Взрыв – и точка. Пустота! А если вырождение человечестваокажется столь же длительным, как его укоренение на Земле,то как такое вытерпеть?

В предвидении вырождения пытается Александр Потёмкин справиться с его неизбежностью… вернее, «лирический герой» его романа, имя которого расчитано опять-таки на чисто художественный эффект. Фёдор Михайлович Махоркин. Имя и отчество взывают к Достоевскому. Фамилия же возвращает героя в реальность: кто-то из предков наверное выращивал дешёвый табачок… а может, и сам покуривал.

И такое же сочетание обыденности и загадочности явлено в названии деревни, откуда родом герой Потёмкина. Сивая Маска! Что-то сивое, низовое, первозданное… но и загадочное, если что-то спрятано за маской.

Из этой сиво-загадочной деревни, спрятавшейся в дебрях Коми, - Махоркин устемляется в Астрахань, надеясь, что отыщется там благодетель, который поможет ему реализовать фантастический план спасения человечества (черезпреодоление его нынешней невменяемости) и создания нового варианта бытия для землян.

Что за вариант? «Цветущий ад», которым сменится нынешний «чёрно-белый рай». Нечто «бессмертное, всепространственное, бескрайнее, всеподобное, всетемпературное, всезнающее…» Не будем придираться к этим характеристикам, тем более, что сам автор вовсе не надеется убедить соотечетвенников в реальности таких качеств, он готов к тому, что его не станут слушать, и больше боится «быть понятым, чем непонятым». Но если не в рациональном, то в том же чисто «художественном» плане это изобретение обретает смысл, если вслушаться вего имя: Соло Моно – звучание это вносит в махоркинскую гипотезу что-то от Торы, от Библии, от тысячелетней истории…